Неточные совпадения
Илья Ильич заглянул в людскую: в людской все
легли вповалку, по
лавкам, по полу и в сенях, предоставив ребятишек самим себе; ребятишки ползают по двору и роются в песке. И собаки далеко залезли в конуры, благо не
на кого было лаять.
«Грызиками» назывались владельцы маленьких заведений, в пять-шесть рабочих и нескольких же мальчиков с их даровым трудом. Здесь мальчикам было еще труднее: и воды принеси, и дров наколи, сбегай в
лавку — то за хлебом, то за луком
на копейку, то за солью, и целый день
на посылках, да еще хозяйских ребят нянчи! Вставай раньше всех,
ложись после всех.
— Ничего, дышит спокойно и спит. Авось, ничего не будет худого. Давай
ложиться спать, Помада.
Ложись ты
на лавке, а я здесь
на столе прилягу, — также шепотом проговорил доктор.
С Вихровым священник (тоже, вероятно, из опасения, чтобы тот не разболтал кому-нибудь)
лег спать в одной комнате и уступил даже ему свою под пологом постель, а сам
лег на голой
лавке и подложил себе только под голову кожаную дорожную подушку.
Сели у ворот
на лавку, собака
легла к ногам нашим, разгрызая сухой крендель, а бабушка рассказывала...
— Как что? Посмотри, какой простор!..
На любой
лавке ложись!
В трактире Илья сел под окном. Из этого окна — он знал — было видно часовню, рядом с которой помещалась
лавка Полуэктова. Но теперь всё за окном скрывала белая муть. Он пристально смотрел, как хлопья тихо пролетают мимо окна и
ложатся на землю, покрывая пышной ватой следы людей. Сердце его билось торопливо, сильно, но легко. Он сидел и, без дум, ждал, что будет дальше.
— Тебя, любезный мой, — обратился он ко мне, — я выпорю непременно, не сомневайся, хоть ты поперек
лавки уже не
ложишься. — Потом он подступил к постели,
на которой лежал Давыд. — В Сибири, — начал он внушительным и важным тоном, — в Сибири, сударь ты мой,
на каторге, в подземельях живут и умирают люди, которые менее виноваты, менее преступны, чем ты! Самоубивец ты, или просто вор, или уже вовсе дурак? — скажи ты мне одно,
на милость?!!
— Слава-богу
лег на пол спать с своей принцессой, да во сне под
лавку и закатись, а тут проснулся, испить захотел, кругом темень, он рукой пошевелил — с одной стороны стена, повел кверху — опять стена,
на другую сторону раскинул рукой — опять стена (в крестьянах к
лавкам этакие доски набивают с краю, для красы), вот ему и покажись, что он в гробу и что его похоронили. Вот он и давай кричать… Ну, разутешили они нас тогда!
Младший, Степан, пошел по торговой части и помогал отцу, но настоящей помощи от него не ждали, так как он был слаб здоровьем и глух; его жена Аксинья, красивая, стройная женщина, ходившая в праздники в шляпке и с зонтиком, рано вставала, поздно
ложилась и весь день бегала, подобрав свои юбки и гремя ключами, то в амбар, то в погреб, то в
лавку, и старик Цыбукин глядел
на нее весело, глаза у него загорались, и в это время он жалел, что
на ней женат не старший сын, а младший, глухой, который, очевидно, мало смыслил в женской красоте.
А то
ляжет Ларион
на лавку, насыплет конопли в голову и в бороду себе, и вот слетятся чижи, щеглята, синицы, снегири — роются в волосах дьячка, по щекам лазят, уши клюют,
на нос ему садятся, а он лежит и хохочет, жмуря глаза да ласково беседуя с ними.
—
Ложись, Василь,
ложись скорей
на лавку! — лепетал он срывающимся голосом. —
Ложись скорей. Ой, горе наше, господи, господи!.. Чьих лошадей он увел? Ты не видал? Ох, да
ложись же ты!..
Кухарка.
Ложитесь —
на печку один, а то по
лавкам.
— И не
на лавке, а
на полу
легла Шепчиха, — подхватила баба, стоя у порога и подперши рукою щеку.
— Эге-ге-ге! Так у вас, в бурсе, видно, не слишком большому разуму учат. Ну, слушай! У нас есть
на селе козак Шептун. Хороший козак! Он любит иногда украсть и соврать без всякой нужды, но… хороший козак. Его хата не так далеко отсюда. В такую самую пору, как мы теперь сели вечерять, Шептун с жинкою, окончивши вечерю,
легли спать, а так как время было хорошее, то Шепчиха
легла на дворе, а Шептун в хате
на лавке; или нет: Шепчиха в хате
на лавке, а Шептун
на дворе…
Потом, когда все разошлись, отец
лег спать
на задней
лавке и меня положил с собой, а мать
легла у нас в ногах. И долго они разговаривали, почти до полуночи. Потом я уснул.
Не ответил дьякон, опять
лег спиной
на лавку, опять задрал ноги и, глядя в потолок, забасил церковную стихиру
на сошествие святого духа: «Преславная днесь видеша во граде Давидове».
Каждый вечер,
ложась в постель или попросту
на жесткую
лавку, приютившуюся в одной из каморок циркового балагана, Тася горячо молила Бога простить ей её былые грехи и сделать чудо — вернуть ее к её милой мамочке, Лене, няне и всем тем, кто ее так любил и кому она причинила столько огорчений.
Наступил канун дня, назначенного для свидания с братом. Семья, отужинав, стала
ложиться спать. Сестра с мужем ушла
на свою половину. Петр остался с отцом с глазу
на глаз. Старик было тоже поднялся с
лавки. «Погоди, отец, поговорить надо», — остановил его сын, не вставая с места.
Исполнив это, он возвратился к своей
лавке,
лег на нее и опять захрапел, будто ни в чем не бывало.
Протерев обеими руками глаза, он оглядел сторожку и взгляд его остановился
на лавке, где с вечера лежал Пахомыч и
на которую
лег ночью.
Лавка была пуста.
На губах горбуна появилась насмешливая улыбка.
Он так и сделал. В ночном, сидя под кустом, он падал от сна; теперь же разгулялся и решил не
ложиться спать, а идти с девками за ягодами. Мать дала ему кружку молока. Ломоть хлеба он сам отрезал себе и уселся за стол
на высокой
лавке и стал есть.
Семеныч Емельян обещал и сам достал из стола шелковые нитки, подвинул к себе лампу и занялся пришивкой оторванной пуговицы к летнему пальто. Окончив дело, приготовил лучшую одежу, выложив
на лавку, вычистил сапоги, потом помолился, прочтя несколько молитв: «Отче», «Богородицу», значения которых он не понимал, да и никогда не интересовался, и, сняв сапоги и портки,
лег на примятый тюфячок скрипучей кровати.